Шекспир
Извозчичий двор и встающий из вод
В уступах — преступный и пасмурный Тауэр,
И звонкость подков и простуженный звон
Вестминстера, глыбы, закутанной в траур.
И тесные улицы; стены, как хмель,
Копящие сырость в разросшихся бревнах,
Угрюмых, как копоть, и бражных, как эль,
Как Лондон, холодных, как поступь, неровных.
Спиралями,
мешкотно падает снег.
Уже запирали, когда он, обрюзгший,
Как сползший набрюшник, пошел в полусне
Валить, засыпая уснувшую пустошь.
Оконце и зерна лиловой слюды
В свинцовых ободьях. — «Смотря по погоде.
А впрочем… А впрочем, соснем на свободе.
А впрочем — на бочку! Цирюльник, воды!»
И, бреясь, гогочет, держась за бока,
Словам остряка, не уставшего с пира
Цедить сквозь приросший мундштук чубака
Убийственный вздор.
А меж тем у Шекспира
Острить пропадает охота. Сонет,
Написанный ночью с огнем, без помарок,
За дальним столом, где подкисший ранет
Ныряет, обнявшись с клешнею омара,
Сонет говорит ему:
«Я признаю
Способности ваши, но, гений и мастер,
Сдается ль, как вам, и тому, на краю
Бочонка, с намыленной мордой, что мастью
Весь в молнию я, то есть выше по касте,
Чем люди, — короче, что я обдаю
Огнем, как на нюх мой, зловоньем ваш кнастер?
Простите, отец мой, за мой скептицизм
Сыновний, но сэр, но милорд, мы — в трактире.
Что мне в вашем круге? Что ваши птенцы
Пред плещущей чернью? Мне хочется шири!
Прочтите вот этому. Сэр, почему ж?
Во имя всех гильдий и биллей! Пять ярдов —
И вы с ним в бильярдной, и там — не пойму,
Чем вам не успех популярность в бильярдной?»
— Ему? Ты сбесился? — И кличет слугу,
И, нервно играя малаговой веткой,
Считает: полпинты, французский рагу —
И в дверь, запустя в приведенье салфеткой.
SHAKESPEARE
Una posada, Londres, la Torre en la lisera
surgiendo entre las aguas, convicta y taciturna,
y el tintineo ronco de Westminster, la piedra
revestida de luto, y un ruido de herraduras.
Las paredes de lúpulo, en las calles estrechas,
que guardan la humedad como troncos hinchados,
sombríos como hollín, ebrios como cerveza,
gélidos, como Londres, quebrados, como pasos.
Unos copos cayendo, lentamente al principio;
a la hora de cerrar, la nieve es ya tan recia
como un telón tendido que baja en duermevela
y empieza a tapizar el páramo dormido.
Un tragaluz y mica, de color lila en granos,
sobre anillos de plomo: «Y a la vista del tiempo,
o mejor… ¿por qué no?… dormiremos al raso…
o mejor… al tonel: ¡traed agua, barbero!»
Y no para, los brazos en jarra, de reír
el rapado las gracias del burlón, que en un éxtasis
y con la boca siempre pegada al chibuquí,
farfulla sus sandeces.
Mas para entonces Shakespeare
no está ya para bromas. El soneto sin tacha,
que por la noche ha escrito con un fuego en su cuarto,
en otra mesa, lejos, donde una reineta agria
sale a flote abrazando la pinza de un crustáceo…
el soneto le dice:
«No lo niego, tenéis
vuestro talento, pero, genio y maestro, acaso
¿creerá, como vos, aquél, sobre el tonel,
de cara enjabonada, que yo pinto a relámpagos
y que soy por mi casta superior a cualquier
persona… creerá que es fuego lo que emano,
como a mi olfato emana peste vuestro tabaco?
»Perdonad, padre mío, mi escepticismo de hijo;
pero señor, milord, esto es una taberna:
¿qué es para mí este círculo? ¿Y nos, criaturas vuestras
qué somos para el vulgo? ¡Más espacio, más sitio!
»Leed para éste, Sir, ¿por qué no?, a ver, ¿por qué no?
Por todos los demonios: dais unos pasos más
y estáis en el billar con él… no lo entiendo:
¿os parece poco éxito la fama en el billar?»
—¿Estás loco? ¿¡Para él!? —Llama de mal talante
al mozo; y dando vueltas a una raspa de Málaga,
cuenta: ragú francés y… cerveza, media jarra.
Lanza la servilleta contra el espectro, y sale.
Temas y variaciones (1919)
Traducción de JOSÉ MATEO y XENIA DYAKONOVA
Visor, Madrid, 2012.
SHAKESPEARE
A coaching yard, and, looming over the river
In terraces, the gloomy Tower set back.
The clanking of hoofs and the rheumy pealing
Of Westminster, from muffled piles in black.
The narrow streets. The reeking houses, crowded,
That hoard the damp in their branching timbers,
Morose from soot and sodden from ale;
And crooked lanes by London cold enshrouded.
The snow falls sluggishly in darkness.
It came tumbling at twilight, wrinkled somewhat,
Half drowsy, like a crumpling belly band,
And smothered each deserted sleepy lot.
A small window, with bits of violet mica
In leaden rims… "Damn this weather!
We may sleep in the cold, in the open yet.
Now on to a barrel! Hey, barber, water!"
As he shaves, he cackles, holding his sides
At the wit of a jester jabbering since dinner
And straining through a pipe stuck to his lips
His tedious trifles.
But Shakespeare bides,
Impatient with jesting and bored by the saws.
The sonnet he wrote with not one blot,
At white heat, last night at that far table
Where curdled rennet laps at lobster claws—
The sonnet speaks to him:
"Sir, I acclaim
Your talents, but, O my poet and master,
Do you know —you and that dolt astride
That barrel there with soap on his mug,
I'm swifter than lightning, nobler by nature
Than mortals? In brief, that, scourged in my flame,
You begin to stink like your foul tobacco?
"Forgive me, old man, my filial skepticism,
But, Sir, my good lord, I believe we lie
At an inn. Are your cronies my kind? Your verse,
For the mob? Sir, grant me the infinite sky!
"Well, read it to him! Why not? In the name
Of all guilds and bills —in his company—
Five yards away —at billiards with him,
Do you like this sort of popularity?,
"Read to him? Are you mad?, He calls for the waiter.
And fiddling with a bunch of Malaga grapes,
He reckons: half pint, French stew. And he runs,
Flinging his napkin at the phantom shape.
Translated by EUGENE M. KAYDEN
The Kent State University Press, 1970.
