domingo, 15 de junio de 2014

Osip Mandelstam: Декабрист El decembristra






Декабрист

"Тому свидетельство языческий сенат,-
Сии дела не умирают"
Он раскурил чубук и запахнул халат,
А рядом в шахматы играют.

Честолюбивый сон он променял на сруб
В глухом урочище Сибири,
И вычурный чубук у ядовитых губ,
Сказавших правду в скорбном мире.

Шумели в первый раз германские дубы,
Европа плакала в тенетах,
Квадриги черные вставали на дыбы
На триумфальных поворотах.

Бывало, голубой в стаканах пунш горит,
С широким шумом самовара
Подруга рейнская тихонько говорит,
Вольнолюбивая гитара.

Еще волнуются живые голоса
О сладкой вольности гражданства,
Но жертвы не хотят слепые небеса,
Вернее труд и постоянство.

Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея.


1917.



"The pagan senate is your proof
That deeds like these will never die!"
He lit his pipe and wrapped his dressing gown around
While chess was being played nearby.

Ambitious dreams he'd traded for a hut
In Siberia's wild reaches,
And a fancy pipe between acid lips
That spoke truth in a sorrowful world.

And German oaks rustled for the first time,
While Europe wept in snares,
And black teams of four reared up
On crossroads of triumph.

Punch used to burn blue in their glasses,
And accompanied by the samovar's hiss
A friend from the Rhine,
A freedom-loving guitar, murmured softly.

Lively voices would still get exercised
About society's sweet freedom.
But blind heaven, rejecting sacrifice,
Prefers hard work and loyalty.

All is muddled, and there's no one to recount
That everything grows gradually cold,
All is muddled, yet how lovely to repeat:

O, Russia, Lethe, Lorelei.





El decembrista

—¡Que el senado pagano sea testigo!—
¡Estos hechos no mueren!
Encendió la pipa y se abrochó la blusa.
Al lado juegan al ajedrez.

Trocó su sueño ambicioso por una cabaña
en los sórdidos confines de Siberia
y una pipa adornada en su boca mordaz,
que clamó la verdad en el mundo de la pena.

Chapotearon por vez primera las barcas germanas
Europa lloraba cautiva,
y las negras cuadrigas se encrespaban
en las vueltas triunfales.

En los vasos flambeaba a menudo el ponche azul.
Y con el gran rumor del samovar
en voz muy baja hablaba la amiga renana,
guitarra amante de la libertad.

—¡Aún suscita vivas voces
la dulce libertad del ciudadano!
Pero los ciegos cielos no quieren sacrificios:
son más seguros el trabajo y la constancia.

Todo se ha enredado, y no hay nadie a quien decir
que el frío poco a poco invade todo.
Todo se ha enredado, y es dulce repetir:

Rusia, Leteo, Lorelei.


Traducción de Jesús García Gabaldón.